Снова бессонница!
У Эммы зеленый ежик и в трех местах проколото правое ухо. Ноги теснятся в повидавших «камелотах», которые почти достают до колен. Короткая клетчатая юбка придает ей вид школьницы несмотря на ее далеко не школьный возраст, белая футболка с надписью: «Scary Bitch» (*-жуткая сучка) обтягивает грудь третьего размера. И Эмма считает, что имя у нее совершенно не подходит для Москвы. Эммой, скорее всего, должна быть престарелая актриса театра, которая на пенсии ведет небольшую группу актерского мастерства, но никак не закомплексованная и одновременно раскрепощенная неформалка. Вот такой гремучий коктейль из биполярного расстройства и сигарет.
Она монотонно помешивает давно остывший кофе, так и не сделав ни одного глотка. Книга, которую Эмма пытается читать, убивает время. По крайней мере, должна была. А вот движения рукой отвергают и без того редкое желание спать. Хотя девушка клюет носом, она все равно продолжает усердно всматриваться в черные буквы.
За всю ночь уголки глаз налились кровью. Еще немного побаливает голова. Ощущение тяжести в ногах вместе с небольшим головокружением точно намекают на усталость.
Бессонница - это расстройство, из-за которого хочется больше рыдать, чем как-то с ним бороться. Раздражает почти все. Звуки с улицы, скрип колес проезжающих машин, усталое бормотание редкого гостя кафе, наверняка не менее раздраженного чем Эмма.
Книга перед глазами. Обложка немного мятая. Некоторые невнятные предложения приходилось перечитывать по два раза, чтобы вникнуть в смысл, выстроить цепь событий. Хотя у Булгакова не бывает невнятных предложений.
Все те же «Мастер» с «Маргаритой», уже во второй или третий раз, не надоели, их можно читать постоянно с тем же необъяснимым интересом, снова и снова открывая для себя что-то новое и Эмма не отождествляла себя ни с одним из персонажей. Разве ж, Иван Бездомный вызывает в ней непонятные, но теплые чувства. Что-то между материнской заботой над нежным и глупым юнцом и влечение к этому нежному и глупому юнцу. Бездомный не был нежным, за глупость Эмма не ручается, но в любом случае ей хотелось, чтобы к остальным характеристикам Ивана прибавилась еще и нежность.
Переворачивает страница и делает глубокий вздох. Оглядывается по сторонам.
Кроме нее, здесь у барной стойки по телефону с кем-то говорит официантка. Кого-то материт и не стесняется, жестикулирует так, будто собеседник стоит прямо перед ней. “Ругается с парнем”, - думает Эмма. Иначе кому она может звонить в такую рань или наоборот так поздно.
В дальнем темном углу сидит одинокий мужик, который выкурил за эту ночь уже вторую пачку сигарет и выпил три чашки эспрессо. На самом деле Эмма совершенно не вкурсе что он там пил и сколько курил, но именно такое количество возникло в ее голове при виде одинокого мужика. Одинокий мужик сама посредственность. Сомнительно, что девушка запомнит его, когда выйдет из кафе.
Светает. Солнечные лучи врываются в полуподвальное помещение, прогоняя царивший полумрак, а Эмма представляет как уже дома на полусогнутых ногах доползает до кровати, но ляжет на полу и в полудреме попытается забыться. Но вот проблема бессонницы: как бы сильно не хотелось спать, спать все равно не получается.
Понемногу, круглосуточное кафе пробуждается, принимает новых посетителей.
Эмма еще раз томно вздыхает. Опять вся ночь где-то вне дома, не в своей кровати, пытаясь побороть бодрость двумя таблетками снотворного или ромашковым чаем. Закусывает губу и снова ныряет в книгу. Сейчас дочитает еще несколько страниц и пойдет домой. Или все-таки стоит попить кофе? Надо заказать новый. Ну и позавтракать уже можно.
Подзывает официантку. Та кивает и видно, что с трудом выдавливает из себя радушную улыбку. Эмма откладывает книгу в сторону, зажав между страницами закладку с изображением всей семьи The Simpsons.
- Заказывайте, – предложение пробуждает урчание в животе.
- Еще латте, и… эм, что вы посоветуете, перекусить? – Эмма удивляется своему предательски сиплому голосу, будто она всю ночь громко кричала, как обычно это делает на концертах. Закрывает рот ладонью и пытается откашляться.
- Яичницу с беконом, с овощным салатом на гарнир, - безразлично тараторит официантка, рассматривая зеленый ежик.
- Да, наверное. Хорошо. Только без бекона.
- Несколько минут, - кивает официантка и уходит.
Из тарелки желтым зрачком на девушку пялится яичница, маленькие кусочки бекона – зачем ей, вегетарианке, его положили - отдавали холодом и неприязнью. Она не любит глазунью, склизкий не прожаренный белок вызывает тошнотворный рефлекс. Переводит взгляд на часы, пытается поспеть за временем, хотя бы за секундной стрелкой. Стоило бы пожаловаться на заказ, принесли не то, что хотелось, а с другой стороны так пофиг. Потому что вегетарианкой она была только для друзей и для тренера, чтобы позлить. Для пафосных твитов, инстаграмма и прочих соцсетей.
Кофе обдает рот горечью.
«Вот дура», - хлопает себя по лбу. - «Забыла посахарить».
Сахар тоже можно, когда никто не видит. Ни тренер, ни инстаграмм, никто.
Отрезает маленький кусочек жидкой яичницы и, скривив лицо жует.
Смена официантки подходит к концу, поэтому она в надежде получить последние чаевые скромно спрашивает:
- Вам принести счет, моя смена заканчивается?
- Да, конечно, - кивает Эмма, надев улыбку.
Снова берет в руки книгу и углубляется в чтение, ковыряясь вилкой в недоеденной яичнице, а кофе кстати.
«…
– Я – мастер, – он сделался, суров и вынул из кармана халата совершенно засаленную черную шапочку с вышитой на ней желтым шелком буквой «М». Он надел эту шапочку и показался Ивану в профиль и в фас, чтобы доказать, что он – мастер. – Она своими руками сшила ее мне, – таинственно добавил он.
– А как ваша фамилия?
– У меня нет больше фамилии, – с мрачным презрением ответил странный гость, – я отказался от нее, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней.
– Так вы хоть про роман скажите, – деликатно попросил Иван.
– Извольте-с. История моя, действительно, не совсем обыкновенная, – начал гость.
…»
- У вас не занято? – вопрос возвращает к реальности. Эмма поднимает покрасневшие глаза и встречается с улыбкой, белизной зубов. Спросили деликатно или нет? Деликатно? Она осматривается по сторонам и всем своим видом пытается сказать: «Мест свободных нет что ли?», но не деликатно отвечает:
- Не занято.
Парень с радостью садится напротив и деликатно машет рукой официанту.
- У них тут куриный салат очень вкусный, с соусом, - зато голос у него деликатный и теплый, добрый такой.
Она пытается провалиться еще раз туда к Мастеру, а точнее Ивану, не обращая внимания на подсевшего
«…– Ах, это был золотой век, – блестя глазами, шептал рассказчик, – совершенно отдельная квартирка, и еще передняя, и в ней раковина с водой, – почему-то особенно горделиво подчеркнул он, – маленькие оконца над самым тротуарчиком, ведущим от калитки. Напротив, в четырех шагах, под забором, сирень, липа и клен. Ах, ах, ах! Зимою я очень редко видел в оконце чьи-нибудь черные ноги и слышал хруст снега под ними…. Что, ночка выдалась сложная?... И в печке у меня вечно пылал огонь!... Выглядите уставшей…. Но внезапно наступила весна, и сквозь мутные стекла увидел я сперва голые,… Бессонница мучает? Я тоже сегодня не мог заснуть, к экзамену готовился. Ой, это «Мастер и Маргарита»?.... а затем одевающиеся в зелень кусты сирени... Читал, понравилось, ой у вас…. И вот тогда-то…».
- …чего? – вдруг спрашивает девушка.
- Я извиняюсь, - скромно произнес парень. – У вас на щеке… можно я?
Тянется рукой к лицу.
«Что сделать? Врезать! По яйцам врезать, за то, что руки распускает».
Вместо этого подставляет щеку.
Аккуратно еле касаясь, гладит? Нет, протер.
- Желток, - улыбается он и кивает на остатки яичницы. – На щеке у вас был.
- Спасибо, - звучит грубо. По крайней мере Эмма попыталась сказать это грубо. Потому что сейчас она очень грубая. Невероятно просто. Это ж надо было так жрать, чтобы измазюкаться в желтке. Это чем надо было жрать? Как груб надо было жрать?
Улыбаться Эмма даже не пытается, слишком человек не знаком и слишком уж он слишком.
- Я, надеюсь, не помешал?
«Странный вопрос, видит же, что помешал».
- Нет, - почему-то врет Эмма.
Первое что ей приходит на ум – он чуть младше ее и кажется наивным юнцом. Как Иван? Нежный ли он? Деликатный. Да, он деликатный. А она грубая. А еще он слегка на взводе, зрачки расширены. Может наркоман? Студент. Точно студент, что-то там про экзамены говорил. А может, имел ввиду на права? Аккуратист, вилкой орудует умело, пальцы длинные тонкие, ее щека до сих пор чувствует тепло этого приятного прикосновения. Походу у Эммы уже паранойя, как можно не умело орудовать вилкой? Но у нее-то получилось. Эмма точно не умеет пользоваться вилкой раз вся из себя в яичнице.
Парень тянется к апельсиновому соку. Делает глоток, второй. Сам он достаточно худенький, жилистый. Можно сказать подкаченный. А еще можно сказать хорошо выглядит. У Эммы тренер гей, вот такие парни в его вкусе. Точно. Их надо познакомить. Если конечно этот гей. А если не гей? А геи бывают не деликатными?
«Кольца на руке нет – холост, а вдруг вдовец?».
Темные волосы, цвет глаз, кажется, серый. Навскидку возраст двадцать три, четыре, пять вышел зайчик погулять. Двадцать семь. Или нет. Он же студент. Значит совсем юный. Иван.
Откладывает в сторону пустую тарелку, протирает губы салфеткой и просит принести ему чай.
- Приятного аппетита, - Эмма пытается сказать деликатно, но получается полугрубо недоделикатно.
- Спасибо, - усмехается парень.
Молчание.
«Зачем тогда сел, если решил молчать?»
- Необычный цвет, - говорит и взглядом указывает на ее волосы.
В ответ она жмет плечами, продолжая рассматривать собеседника. Цвет как цвет. Ну зеленый, ну короткий зеленый. Какая разница. В двадцать первом веке у кого-то не может быть цветных волос?
- На улице не пристают по этому поводу?
«Ага, конечно. Сейчас начнется – давай провожу, да я, да ты! А чо я не мужик чтоль? - МУЖИК».
- Нормально.
- Что нормально?
Отвечает невпопад. Уже второй раз.
- Не пристают.
- Это хорошо, - парень шмыгает носом, кашляет в кулак.
А она вдруг зевает сладко и блаженно, даже рот не прикрывает.
- Всю ночь здесь? – спрашивает он.
- Угу.
- А что так?
- Бессонница, - снова грубо. Будто и так не видно. – Не могу заснуть.
- Ясно. Хех, у нас много общего. Я тоже сегодня заснуть не мог, - признается он. – К экзамену готовился.
Она усмехается.
- Что за экзамен?
- Философия, общий курс, что-то там про древнюю Грецию. Пока учил вроде все понимал, а в итоге ничего не помню, - а все-таки улыбка у него милая.
Философ! Хочется добавить «хренов». Но неправильно это, может не «хренов», а вполне такой приличный философ. Если тратит всю ночь на подготовку к экзамену, наверное, ответственный. Или наоборот, весь семестр пропил, по клубам протаскался прошмандер и вот за ночь решил весь материал проглотить. И Эмма резко рассердилась про себя. Не деликатно это и грубо.
Вот когда она училась!
А что там училось у нее? Тоже фигня какая-то психологическая, дизайнерская с математическим уклоном.
Эмма дрыгает ногой и рассматривает его подбородок, проступившие точки утренней щетины. «Всю ночь не спал и не побрился». Прям как Генри Кевилл. Только не Генри Кевилл. Ну немного похож. Если вот так, под этим углом взглянуть. Вроде так похож. Нет, вообще не похож. Причем тут Генри Кевилл? Подбородок волевой, как у Тома Харди. А у Харди он волевой? Эмма вытаскивает телефон и начинает вбивать в поиске: “Подбородок Тома Харди волевой”. На Томе Х… она останавливается. Подбородок Тома Хэнкса, подбородок Тома Хиддлстона, подбородок Тома Холлонда, подбородок Тома Холландера. Кто такой Том Холландер?
- ... эй.
Эмма вскакивает.
- Что?
- Все в порядке? – он обеспокоенно смотрит на нее, так, будто знает всю жизнь, будто она родная.
- Да. Я задумалась, кажется.
Когда кажется, креститься надо. Когда крестишься все больше кажется. А есть ли Бог?
- Ты в Бога веришь?
- Что? - улыбается парень
«Не отрывала бы взгляда от этой улыбки».
- У тебя, - признается девушка. – Улыбка добрая.
А вот у нее улыбка грубая. А у него добрая. Деликатная можно сказать. Парень в смущении тупит взгляд на плавающих чаинках, потом поднимает глаза и горделиво отвечает:
- Спасибо, - даже плечи расправляет. Не особо широкие, плечи как плечи.
- Так что там экзамен? – вдруг Эмме хочется узнать о нем чуточку больше чем она уже знает. Ведь в знании сила. Хотя Данила Багров говорил, что в правде сила. Но в силе Эмма буквально не смыслит. Поэтому пусть в знании будет сила. Вот теперь интересно какие тайны скрываются за этой улыбкой, за подбородком, который не похож на подбородок Генри Кевилла и ни на один из подбородков бесчисленного количества Томов Х. А еще расправленные плечи. Теперь Эмме кажется, что они увеличились в размере и стали чуть больше чем были мгновение назад. Теперь это плечи не юного Вани, а нежные плечи Ивана.
- Ты, - вдруг хихикает парень. – Ты меня не узнаешь?!
Присматривается. Какой же бардак в мыслях. Генри Хиддлтон, профессор Икс, Джина Грей, яичница на щеке. Я сегодня по утру, вызываю Сатану.
«Неужели правда не узнала? Да ну, быть не может. Лицо совсем не знакомое. Может, пересекались где-нибудь на концертах», - она часто на них бывает. Или на выставка. Или в музеях. Может видела его в кино? А может в мультике? Не бред это все. Если она видела его в мультике, то как он-то может видеть ее из мультика? А вдруг герои мультика видят тех, кто их смотрят?
Девушка мотает головой. Клюнула дурочка, аж самой интересно стало, да и усталость как рукой сняло.
- Маша? - аккуратно спрашивает парень. Бровки ромбиком или домиком.
«Все ясно!».
Ясно до нервного вздоха и расслабленного выдоха, путает наивный и нежный глупышка Иван, всю ночь не спал и спутал, бывает же. И с ней такое постоянно случается
- Я Эмма. Ты меня спу…
- Очень приятно, Андрей, - протягивает руку с таким видом, будто совершил самый достойный уважения поступок в его жизни. Вот так достижение! В наше-то время так узнать имя у девушки, с которой пытаешься познакомиться. Браво Андрей!
Вообще, Эмме понравилось. Потому что, с ней давно не знакомились на улице, хотя она сейчас не на улице. Но и на улице это тоже происходило нечасто. Больше всего знакомств было в клубах, на выставках и на концертах. А сейчас все перебежало в соцсети. Вдруг в голове поет Земфира. “Это про меня”, - говорит себе Эмма. “Это я, девочка, живущая в сети”. Одна из миллиона других девочек, живущих в сети.
Тем не менее, руку она жмет. И это пожатие вдруг приносит ей целую порцию хорошего настроения, заряд позитива и счастья. Уже второй раз за полчаса Андрей прикасался к ней, и все эти прикосновения оказались какими-то непередаваемыми по ощущениям. Не грубыми вовсе. Деликатным и юными, нежными и наивными, как Иван.
Вмиг он становится для нее самым близким человеком на свете. Эмме очень хочется поделиться с этим парнем всеми переживаниями и проблемами, поплакаться в плечо и спросить ценного совета. Например узнать его мнение о подбородках. Или почему Мэгги из Симпсонов не говорит. А понимают ли все остальные Стьюи из Гриффинов? А он так и не ответил про Бога. Ведь если он верит в Бога. Что же это значит? Это же что-то значит? А верит ли она?
- Знаешь, - признается парень. – А я же не просто так к тебе подсел.
- Странно, - смеется. Смех у нее скажем – так себе. Немного громкий, слегка не сдержанный, смех на вылет, но почему-то не раздражающий. – Сел именно ко мне, когда все места свободны. Наверное, у тебя фобия одиночества и тебе обязательно нужна компания, чтобы не умереть от такой редкой болезни.
- Типа того, - признается и сдается, поднимая руки – раскусила. – Слушай, можно вопрос?
«Еще спрашивает. Интеллигент. Или только под него косит».
- Валяй, - машет рукой. Готова слушать. Пытается показать это всем естеством - неестественной позой. Ногу на кладет на ногу. Голову подпирает руками, так что щеки немного выпрыгивают вперед. На картинках это выглядит уютно и мило, в реальности это супер неудобно. Но теперь, когда она уже в режиме уютной милоты, ей придется просидеть так до тех пор пока не заноет тело. Таково негласное правило уютной милоты. Правило, которое Эмма придумала сама для себя. И если бы все люди следовали этому правилу, то в мире не было бы воин и все были бы уютными и милыми.
- Вот… - его глаза сияют. Сейчас, наверное, такое спросит, что с ног собьет. – Предположим. М-м-м-м, - тянет. - Просто допустим. Тебе осталось жить один день, как бы ты его провела?
«Да уж… спросил».
Так спросил, что отвечать на этот бред нет никакого желания. Не любит она все эти разговорчики о смерти и жизни, угнетают они. Философ оказался хрЕновым или даже хренОвым. Рассуждает он. Тупой вопрос. Не деликатный вовсе и грубый.
- Странный вопрос, - не скрывает. – Ты это к чему? Тебе остался один день?
- Нет-нет, что ты, - машет руками. – Мне еще жить да жить, - он задумался и добавляет. – Надеюсь. Но ты только представь, что такое может произойти, вот, чтобы ты сделала?
Не унимается. Вот если бы он спросил у нее про Генри Кевилла. Или про Азазело. Или про Ивана Бездомного, она бы ответила. А так скучно это.
Ох, что-то ей подсказывает – "не из простых он ребят". Вот смотрит она на него, а сама вспоминает, как ей когда-то давно наставляла матушка.
- Запомни дочь моя, - поучительно говорила женщина.
Нет! Говорила она, конечно же, обычным голосом без всяких «дочерей»… да и разговор этот, что-то типа кухонной философии, за чашкой горячего кофе с заварным печеньем. Просто Эмме нравится представлять все именно в таком свете. Так вот.
– Запомни, - назидательно. – Если когда-нибудь встретишь красавчика с милой мордочкой, будь готова к сюрпризам. Все они запросто могут быть – геями, нарциссами, маменькиными сыночками или жигало. Вот, например, отец твой был нарциссом и сыночком, поэтому мы и развелись. Но красавчик, - усмехалась мама, туша сигарету о дно пепельницы. – Прям глаз не оторвешь.
На самом деле говорила это не мама. Но Эмме очень хочется, чтобы именно мама это сказала. Говорил так никто и никогда. А откуда этот монолог в ее голове возник уже совершенно не важно. Важно, что список из четырех пунктов сам собой предстает перед ее глазами. И она готова действовать!
«Симпатичный. Нет, серьезно симпатичный».
- Слушай, - смущенно спрашивает она. – А ты не гей случайно? У меня тренер гей. Он пару ищет. Случайно ты не гей?
Он даже слюной давится, немного мешкает, такое ощущение что сомневается.
- Случайно нет.
Что она теперь скажет тренеру? Скажет как есть: “Прости, что не нашла тебе парня. А еще прости за то, что съела яичницу с беконом, а нет, это ты разрешаешь. Прости за сахар. Да, за сахар извини. А еще я вчера схомячила пару пончиков. Блин, ну это супер вкусные пончики. Невероятные и нежные пончики. А еще…”
- А… эм. Живешь с кем? С мамой? А мама есть?
- Да есть у меня мама, - озадаченно отвечает парень. - В общаге я. Так что на счет моего вопроса?
Да какой тут вопрос, когда она в кураж вошла? Сиди и слушай, а иногда кивай.
- А пара у тебя есть? – такое ощущение что проснулась, хотя не спала всю ночь, читала Булгакова, мешала кофе и разделяла одиночество с официанткой и мужиком.
- Нет… - хотел сказать: «Пока нет, вакансии открыты».
- Минус три.
- Что? – недоумевая, спрашивает Андрей.
- А ты не гей?
- Нет, - резко отвечает парень и заметно нервничает на стуле. - Да в чем дело?
«Впредь быть менее рассеянной».
- Я не понимаю, какое отношение это имеет к моему вопросу? - озабоченно добавляет он.
Вздыхает, а теперь самое важное осталось.
- А ты на себя в зеркало засматриваешься? Понимаешь о чем я?
Он разводит руки в сторону и остается сидеть с носом, ничего не понимая.
«Хм. Значит, матушка была не права, не перевелись еще нормальные парни. А этому и порадоваться можно.
Ах да, его чертов вопрос. Совсем неуместный, не романтичный, не деликатный.
Она-то ожидала услышать, что-нибудь более приятное, типа: «У тебя такие красивые глаза» или хотя бы банальное: «Чем займешься сегодня вечером? Может быть посмотрим вместе на Генри Кевилла и Тома Харди». Конечно же, отказала бы ему в первом свидании, да и телефон не дала. Нет, точно не дала бы.
- … ого сколько.
- М?
- Времени много, мне бежать пора, - говорит он с ноткой сожаления в голосе. – Слушай, может, встретимся, оставишь телефон? Я перезвоню. Пообщаемся.
Записывает на салфетке без задней мысли, забив на принципы.
Андрей с радостью берет салфетку. Смотрит на номер. Шепчет цифры точно магическое заклинание, аккуратно складывает салфетку и кладет ее…
«Ну же, в передней карман джинсов, в передний карман джинсов, ближе к…!»
…в левый карман рубашки, ближе к сердцу.
«Тоже неплохо».
В принципе и ей пора. Вновь вернулась та блаженная усталость, которая не покидала всю ночь, и как раз не хватало мягкой и теплой кровати с плюшевым мишкой под бочком под тонким одеяльцем… ах идиллия.
- Я заплачу, - галантно педлагает он.
О! Галантно. Это уже не деликатно. Не грубо. Не наивно и не юно, как у Ивана. Это галантно. Это уже новый уровень в их отношениях!
«Да толку-то, все равно та официантка уже ускакала со своими чаевыми, так что ты в любом случае заплатишь, за свой завтрак».
- Я уже, - вслух отвечает она, засовывая книгу в торбу.
«А вообще бравый поступок, добрый. Студент. В общежитии. Денег нет – откуда у него, у студента, деньги-то? Если только не сын олигарха - а так обходиться с ней, приятно, черт возьми».
Вместе выходят из кафе. Держась за руки? – пока еще нет.
Она бы хотела поговорить, да в выборе темы сомневается, поэтому насупилась и молчит, перебирая в голове фразы. А там оказался сплошной бред. Недобред полуразум.
- А к чему ты спросил?
Они идут к пешеходной зебре.
Эмма понимает, что сейчас они разойдутся в разные стороны, Андрей пойдет по своим делам, а она спать. Зато к вечеру будет ждать звонка, вся такая милая и отдохнувшая. А он уставшим, но довольным голосом расскажет что-нибудь интересное, назначит время и место встречи, а потом придет в белом смокинге, с букетом ослепительно красных роз… и что-то там бла-бла-бла про коня или лимузин. Хотя нужен он ей? Конь этот. Если б я имел коня - это был бы номер, если б конь имел меня, то я наверно Локи.
- Сам не знаю, тревожная тема, - признается парень, а в голосе слышится дрожь.
- Угу.
Да, тема невероятно тревожная. И думать о ней не хочется от слова совсем. Тема к тому же неинтересная. И не галантная.
Диалог подходит к концу. Они подходят к пешеходному переходу. Ей дальше, ему, судя по намерению сделать шаг - в другую сторону.
- Пока, - тихо, еле слышно, привычным для нее тоном, спокойным голосом, немного ласково говорит она.
Переходит дорогу под ее наблюдением, не оглядываясь по сторонам. Машин нет. Еще слишком рано, чтобы они были.
«Если ты хочешь встретиться еще раз, обернись».
Безобидная мысль влечет за собой ряд последствий и летит Андрей красиво, она такого в кино не видела. Ведь, только-только улыбался и обещал перезвонить, как вдруг, откуда не возьмись красная машина. Хруст ломающихся костей, лязг и скрип «Мазды», и он на капот, на стекло – стекло вдребезги, переворачивается и падает, распластавшись на асфальте.
«Досадно… теперь, наверное, не позвонит»…
- ...у вас не занято? – вопрос возвращает к реальности. Эмма вздрагивает и поднимает покрасневшие глаза. Она резко оглядывается по сторонам, смотрит на часы. Что это было? Неужели сон? Такой яркий, будто все происходило взаправду.
- Могу я присесть? – спрашивает парень.
Он! Точно он!
- М-можете, - запинается девушка, все никак не может в себя придти.
Парень со своей лучезарной улыбкой садится напротив и смотрит на Эмму. Она на него, совершенно не смущаясь такого любопытного рассматривания, даже хамского. Парень ее будто взглядом поедает.
- Что? – не выдерживает она.
- У вас на щеке.
- М?
- Желток, - кивает на остатки яичницы. - Можно я? – спрашивает и тянется рукой.
Аккуратно протер? – нет погладил.
- У них тут…
- … куриный салат очень вкусный, с соусом?
- О, - удивляется парень. – Вам тоже нравится?
Мысли Эммы походят на большущий спутанный комок нитей, оставленный после игры маленького котенка
«Что, вообще происходит?»
- Всю ночь здесь? – спрашивает он.
Она, не отрывая от парня взгляда, кивает. Но волнение выдает в ней полный хаос. Лезет в торбу за зеркальцем. Не находит. Хватает телефон, включает фронтальную камеру и рассматривает глаза. Усталые. Кое-где полопались сосуды. К чему вообще этот ритуал, непонятно, будто цвет или состояние глаз даст ответ на вопрос.
- А что так?
- Бессонница, - бормочет Эмма.
- Ясно. Я тоже всю ночь не спал…
- … к экзамену по философии готовился?
Парень не скрывает удивления, даже рот разинул.
- Ты, что… гадалка, экстрасенс?
Эмма редко принимает судьбоносные решения. Как ей кажется. Потому что Эмма совершенно не фаталист. Но сейчас она не могла не согласиться с собой, что так будет правильнее всего. Поэтому она хватает его за руку и кричит:
- Быстро, пошли!
Они выбегают на улицу все также держась за руки. Уставшая и неспящая Эмма, которая не выпуская своей судьбы из цепкой хватки и уставший неспящий Андрей, который не понимает что происходит. Но он вдруг бегут вместе. Пока что вперед. Может быть скоро свернут назад.
- Тебя зовут Андрей, ты всю ночь готовился к экзамену по философии… - глотая слова, на бегу выкрикивает Эмма. – Ты хотел представиться моим знакомым или товарищем, чтобы узнать мое имя. Я не Маша. Меня зовут Эмма. Мне сон приснился… точь-в-точь… представляешь? Но во сне тебя сбила машина, красная Mazda. Нужно как можно дальше отсюда. Потом спасибо скажешь.
- Ты сумасшедшая?
- Кажется, да.
- А… ну ясно, - усмехается он, не останавливаясь.
- Я хочу тебя спасти, необходимо держаться дальше от дорог, от машин, вообще нужно жить в лесу.
В «камелотах» обычно неудобно бегать, хотя многие могут это оспорить, но сегодня эта была самая подходящая обувь. Эмма и думать забыла, об оставленной на липком столе книге, или о том, что Андрей не расплатился за завтрак. Она забыла о многих других вещах, которые собиралась сделать, когда вернется домой. Она даже забыла как зовут того актера, который снимался в Ведьмаке. Но главное, девушка совсем забыла про сон.
Снова бессонница!
